Неточные совпадения
Отношения к обществу тоже были ясны. Все могли знать, подозревать это, но никто
не должен был сметь говорить. В противном случае он готов был заставить говоривших молчать и
уважать несуществующую честь
женщины, которую он любил.
Он сам чувствовал, что эти издерганные, измятые мысли
не удовлетворяют его, и опасался, что
женщина, сделав из них выводы, перестанет
уважать его. Но она сочувственно кивала головой.
— Нервничают, — сказал Дронов, вздыхая. — А Бердников — видишь? — спокоен. Нужно четыре миллиона сапогов, а кожа в его руке. Я таких ненавижу, но —
уважаю. А таких, как ты, — люблю, но —
не уважаю. Как
женщин. Ты
не обижайся, я и себя
не уважаю.
«
Женщины —
не уважают ее: певичка, любовница старика. Но она хорошо держится».
— Я как будто измарался душой, что вам все это пересказал.
Не сердитесь, голубчик, но об
женщине, я повторяю это, — об
женщине нельзя сообщать третьему лицу; конфидент
не поймет. Ангел и тот
не поймет. Если
женщину уважаешь —
не бери конфидента, если себя
уважаешь —
не бери конфидента! Я теперь
не уважаю себя. До свиданья;
не прощу себе…
Эта Марфа Игнатьевна была
женщина не только
не глупая, но, может быть, и умнее своего супруга, по меньшей мере рассудительнее его в делах житейских, а между тем она ему подчинялась безропотно и безответно, с самого начала супружества, и бесспорно
уважала его за духовный верх.
— Ах, нет,
не упоминайте об мамаше! Пускай настоящая минута останется светла и без примеси. Я
уважаю вашу мамашу, она достойная
женщина! но пускай мы одним себе, одним внезапно раскрываемым сердцам нашим будем обязаны своим грядущим счастием! Ведь вы мне дадите это счастье? дадите?
Коля тотчас же возразил ей, что если б он
не уважал в ней
женщину и, сверх того, свои убеждения, то немедленно доказал бы ей, что умеет ответить на подобное оскорбление.
— Ну, можно ли любить
женщину, которую ты
не уважаешь, которой
не веришь?
— Оттого, что вас окружают развитые люди, — произнес он. — Развитый человек
не может тратить времени на эти, как вы называете, ухаживанья. Мы
уважаем в
женщине равноправного человека. Ухаживать, как вы выражаетесь, надо иметь цель, — иначе это глупо.
— Чего? да разве ты
не во всех в них влюблен? Как есть во всех. Такой уж ты, брат, сердечкин, и я тебя
не осуждаю. Тебе хочется любить, ты вот распяться бы хотел за
женщину, а никак это у тебя
не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих жертв
не принимает, вот ты и ищешь все своих идеалов. Какое тут, черт, уважение. Разве,
уважая Лизу Бахареву, можно
уважать Зинку, или
уважая поповну, рядом с ней можно
уважать Гловацкую?
Таких
женщин я ни
уважать, ни любить
не могу.
Он
уважал ее и любил беспредельно, несмотря на то, что это была
женщина только добрая и ничего больше
не умевшая, как только любить его, и ужасно досадовал на то, что она в свою очередь была с ним, по простоте своей, даже иногда слишком и неосторожно наружу.
Но когда мы выходим из нашей келейности и с дерзостью начинаем утверждать, что разговор об околоплодной жидкости есть единственный достойный
женщины разговор — alors la police intervient et nous dit: halte-la, mesdames et messieurs! respectons la morale et n'embetons pas les passants par des mesquineries inutiles! [тогда вмешивается полиция и говорит нам: стойте-ка, милостивые государыни и милостивые государи! давайте
уважать нравственность и
не будем досаждать прохожим никчемными пустяками! (франц.)]
— Ужасно трудна, — подтвердил юноша, — но я откровенно могу вам сказать, что вполне сочувствую ей, потому что сам почти в положении Гамлета. Отец мой, к несчастью, имеет привязанность к нашей бывшей гувернантке, от которой страдала наша мать и, может быть, умерла даже от нее, а теперь страдаем мы все, и я, как старший, чувствую, что должен был бы отомстить этой
женщине и
не могу на это решиться, потому что все-таки люблю и
уважаю моего отца.
— Все равно, я сегодня видел эти перчатки, да мне и самому когда-то даны были такие, и я их тоже преподнес, только
не одной
женщине, а нескольким, которых
уважал.
Я
не влюблена в Алексея Степаныча, я только
уважаю его прекрасные свойства, его постоянную любовь и считаю, что он может составить счастие любимой
женщины.
О
женщине, которую он так любил, так
уважал, которую должен бы был знать — да
не знал; потом внутренняя тоска, снедавшая его сама по себе, стала прорываться в словах, потому что слова облегчают грусть, это повело к объяснениям, в которых ни он
не умел остановиться, ни Любовь Александровна
не захотела бы.
У него был только один соперник — инспектор врачебной управы Крупов, и председатель как-то действительно конфузился при нем; но авторитет Крупова далеко
не был так всеобщ, особенно после того, как одна дама губернской аристократии, очень чувствительная и
не менее образованная, сказала при многих свидетелях: «Я
уважаю Семена Ивановича; но может ли человек понять сердце
женщины, может ли понять нежные чувства души, когда он мог смотреть на мертвые тела и, может быть, касался до них рукою?» — Все дамы согласились, что
не может, и решили единогласно, что председатель уголовной палаты,
не имеющий таких свирепых привычек, один способен решать вопросы нежные, где замешано сердце
женщины,
не говоря уже о всех прочих вопросах.
Этих слов было достаточно, чтобы расшевелить желчь в душе Боброва. Его всегда выводил из себя узкий, мещанский словарь Зиненок, с выражениями вроде: «Она его любит, но
не уважает», «Она его
уважает, но
не любит». Этими словами в их понятиях исчерпывались самые сложные отношения между мужчиной и
женщиной, точно так же, как для определения нравственных, умственных и физических особенностей любой личности у них существовало только два выражения: «брюнет» и «блондин».
Он искренно любил, он глубоко
уважал свою молодую родственницу и, окончив свою темную, приготовительную работу, собираясь вступить на новое поприще, начать действительную,
не коронную службу, предложил ей, как любимой
женщине, как товарищу и другу, соединить свою жизнь с его жизнью — на радость и на горе, на труд и на отдых,"for better for worse", как говорят англичане.
— Жорж, дорогой мой, я погибаю! — сказала она по-французски, быстро опускаясь перед Орловым и кладя голову ему на колени. — Я измучилась, утомилась и
не могу больше,
не могу… В детстве ненавистная, развратная мачеха, потом муж, а теперь вы… вы… Вы на мою безумную любовь отвечаете иронией и холодом… И эта страшная, наглая горничная! — продолжала она, рыдая. — Да, да, я вижу: я вам
не жена,
не друг, а
женщина, которую вы
не уважаете за то, что она стала вашею любовницей… Я убью себя!
А между тем Юлинька никак
не могла полюбить своего мужа, потому что
женщины ее закала
не терпят, даже презирают в мужчинах характеры искренние и добрые, и эффектный порок для них гораздо привлекательнее; а о том, чтобы щадить мужа, хоть
не любя, но
уважая его, Юлинька, конечно, вовсе и
не думала: окончив одну комедию, она бросалась за другою и входила в свою роль.
— Этак, милостивый государь, со своими женами одни мерзавцы поступают! — крикнула она,
не говоря худого слова, на зятя. (Долинский сразу так и оторопел. Он сроду
не слыхивал, чтобы
женщина так выражалась.) — Ваш долг показать людям, — продолжала матроска, — как вы
уважаете вашу жену, а
не поворачиваться с нею, как вор на ярмарке. Что, вы стыдитесь моей дочери, или она вам
не пара?
— Дарья Михайловна умная
женщина, я ее очень люблю и
уважаю; но и она может ошибаться, и я
не каждому ее слову верю.
А то, что Лаевский был когда-то на филологическом факультете, выписывал теперь два толстых журнала, говорил часто так умно, что только немногие его понимали, жил с интеллигентной
женщиной — всего этого
не понимал Самойленко, и это ему нравилось, и он считал Лаевского выше себя и
уважал его.
Вот в таком окружении можно прожить всю жизнь без тревог,
не сделав ничего плохого; имея женой такую
женщину, можно
уважать её, можно говорить с нею обо всём.
Князь Абрезков. Вы знаете его и его семьи строгие православные убеждения. Я
не разделяю их. Я шире смотрю на вещи. Но
уважаю их и понимаю. Понимаю, что для него и в особенности для матери немыслимо сближение с
женщиной без церковного брака.
Цыплунов. Ах, боже мой, я готов
уважать женщин, готов благоговеть перед ними; но зачем же они мелочны, зачем смешны! Вот чего им простить нельзя,
не говоря уж о проступках.
Ераст. Первое-с: ничего такого и никаких дурных дел за мной нет. Если что вам сказано, так это все пустое, все наносные слова. Есть за мной один грех: что я больше всего на свете
уважаю и люблю
женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом
не ставлю.
Я его таю; я никому и никогда, кроме тебя,
не поднимала еще с него завесы; но пусть они взглянут на мое настоящее: у меня есть муж, которого я
уважаю, если
не за сердце, то по крайней мере за ум; и вот эти люди поняли меня как пустую, ветреную
женщину, которая готова повеситься на шею встречному и поперечному…
Этот офицер женат на богатой, капризной и глупой
женщине, которую он
не уважает и только терпит.
Мы длинных цыбов, точно,
не уважаем, а любим, чтобы
женщина стояла
не на долгих ножках, да на крепоньких, чтоб она
не путалась, а как шарок всюду каталась и поспевала, а цыбастенькая побежит да спотыкнется.
Я
уважаю женщин не меньше вашего, но думаю, что известные отношения
не исключают поэзии.
Марья Валериановна, до тех пор кроткая и самоотверженная, явилась
женщиной с характером и с волей непреклонной. Она
не только решилась защитить ребенка от очевидной порчи, но,
уважая в себе его мать, она сама стала на другую ногу. Эту оппозицию тотчас заметил Михайло Степанович и решился сломить ее во что бы то ни стало.
Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто
не увидел, жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его; он говорил Анне Сергеевне о том, как она хороша, как соблазнительна, был нетерпеливо страстен,
не отходил от нее ни на шаг, а она часто задумывалась и все просила его сознаться, что он ее
не уважает, нисколько
не любит, а только видит в ней пошлую
женщину.
Катерина Матвеевна(поднимает голову от книги). Позвольте, любовь есть честное побуждение только тогда, когда обе стороны равноправны, но вы
не понимаете этого. (Молчание. Поднимая голову.)Марья Васильевна, я
не уважаю эту
женщину. (Опять читает.)
Венеровский. Ну, разве вы
не видите, что он только боялся меня и ипокритствовал. Ну-с, и глупую
женщину, которая, кроме еды и спанья, ничего
не понимает, нельзя
уважать!
Катерина Матвеевна. Позвольте, позвольте! Венеровский, вы высказали мне убеждение, что
не уважаете ее как
женщину, а теперь вы женитесь. Это непоследовательно.
Евгения Николаевна. Таким, что тебе двадцать пять лет, а мужу твоему сорок пять лет; но, при такой разнице в летах, вряд ли
женщине естественно питать к мужчине какую-нибудь особенно уж пламенную страсть, и у вас, я думаю, стремления даже совершенно разные: тебе, вероятно, иногда хочется поболтать, понежничать, поминдальничать, а почтеннейший Александр Григорьич, как я его ни
уважаю, но совершенно убеждена, что он вовсе
не склонен к этому.
Он сам
не был нервен и
не был похож на
женщину, этот молодой, красивый офицер с розовыми, гладко выбритыми щеками и спокойными, уверенными движениями человека, который
не только
уважает, но даже чтит себя.
—
Уважаю вас, дядюшка, — говорит, — как почтенного дядю, спорить с вами я
не смею, тем более что про себя лично в этом случае мне рассказывать довольно щекотливо, и замечу одно, что тамошние
женщины все прекрасно образованны, очень богаты и потому избалованны. Встречая молодого человека, если он им нравится, они знать
не хотят, богаты ли вы, бедны, чиновны или нет.
Глагольев 1.
Уважаю я в
женщинах эту чуткость… Особенного ничего ведь вы…
не сказали ей, кажется, но… Один намек, словечко…
Но теперь мы
не уважаем подобных заслуг, [равно] как
не уважаем человека [и] за то, если он лишил себя способности любить
женщину или заглушил в себе собственную волю до того, что уже превратился в автомата [, только исполняющего чужие приказания].
— При таком молодом лице и такие развитые формы! — шепнул мне граф, потерявший еще в самой ранней молодости способность
уважать женщин и
не глядеть на них с точки зрения испорченного животного.
Это
не мешало жене его Марье, еще моложавой и красивой
женщине, с одной стороны,
уважать мужа как человека степенного и непьющего, а с другой — вертеть им, при всей его грузности, с такой легкостью и силой, на которую только и способны слабые
женщины.
— Я ее
уважаю, — ответил вполне серьезно и даже несколько сухо Хвалынцев,
не желая делать эту
женщину предметом праздной, легкой болтовни, чтó чувствовалось по тону вопроса. — А вот вы скажите мне лучше, кто этот конноартиллерист? — спросил он.
— Ну, вот ты уже и сердишься… Какая ты, право… Дам им по огурчику, вот и всё… И уйдут… Я сам распоряжусь, а тебя и
не побеспокоим… Лежи себе, куколка… Ну, как твое здоровье? Был Гусин без меня? Даже вот ручку поцелую… И гости все
уважают тебя так… Двоеточиев религиозный человек, знаешь… Пружина, казначей тоже. Все относятся к тебе так… «Марья, говорят, Петровна — это, говорят,
не женщина, а нечто, говорят, неудобопонятное… Светило нашего уезда».
— Поверьте мне, прекрасная племянница, что тысячи и тысячи самых достойнейших
женщин не раз втайне завидуют легкости, с которою красавицам дается овладевать привязанностями самых серьезных и честных людей. Что там ни говорите,
женщин добродетельных люди
уважают, а красивых — любят. Это очень несправедливо, но что делать, когда это всегда уж так было, есть и будет! Вон еще в библейской древности Иаков Лию
не любил, а Рахиль любил, а я Рахиль
не уважаю.
Я
уважаю тебя, ты хорошая, добрая, честная
женщина; я нередко сама хочу тебя видеть, но когда мы свидимся… в меня просто вселяется дьявол, и… прости меня, сделай милость, я
не хотела бы сказать тебе то, что сейчас должно быть скажу: я ненавижу тебя за все и особенно за твою заботу обо мне.